Дмитрий Быков анонсировал тему своего литературоведческого курса «ПОЭТИКА ДОНОСА»

О черт!

Слово «донос» не имеет адекватного перевода на европейские языки: denounce, snitch, report – все это не передает той смеси брезгливости и почтения, которую в России испытывают к этому ведушему жанру отечественной словесности. Легитимация доноса в качестве жанра состоялась давно: еще Чехов говорил, что «пишет все, кроме стихов и доносов», и донос в самом деле вполне сопоставим с лирической поэзией, главным свойством которой, по Ахматовой, является бесстыдство. Нигде автор не проговаривается о себе откровеннее, чем в доносе, ибо доносит всегда в первую очередь на себя. Многолетние наблюдения за природой жанра в исполнении лучших авторов – от Булгарина до Лесючевского, на фоне которых совершенно бледнеют нынешние российские Z-патриоты, — доказали мне, что в прагматике доноса на первом месте стоит не грубая корысть, а именно пророческое желание отвести удар от себя, переключить внимание власти на соседа. К соседу можно вовсе не испытывать зависти – важно лишь скрыть собственный тайный порок указанием на чужую порочность или нелояльность.

 

В полном соответствии с теорией Шкловского о центробежном движении маргинальных жанров в мейнстрим (лирическая мадригальная поэзия вытесняет оду, городская байка вытесняет романтическую готическую легенду, фэнтези заменяет реалистическую прозу) донос становится магистральным жанром русской литературы в репрессивные времена. При этом он может осуществляться в форме романа («Тля» и «Набат» Ивана Шевцова, «Вечный зов» Анатолия Иванова, да в известной мере и «Бесы» Достоевского, не говоря уже обо всем русском конспирологическом романе, который составит предмет отдельной лекции). Иногда донос осуществляется в форме стихотворения или басни (С. Михалков – «Синица» о Е. Евтушенко, Е. Евтушенко – «Мед» о корифее соцреализма, причем адресатом доноса может быть как власть, так и либеральная общественность). Возможен даже донос в форме кинофильма – см. «Ошибку инженера Кочина» или «Суд чести». В современной России донос диктует и форму, и композицию, и адресата литературы, причем в этой области активно работают не только бездарные карьеристы, но и вполне профессиональные авторы с безупречной когда-то репутацией: это подтверждает глубокую внутреннюю мотивированность доноса. Как любой серьезный жанр, он призван работать с экзистенциальной, внутренней проблематикой автора. Прагматика доноса – не только выяснение отношений с конкурентами, не только карьерные соображения, но прежде всего выявление внутренней неполноценности автора, его черный человек, тайный двойник. Думаю, вполне обоснованно предположение о том, что откровенное доносительство в некоторых поздних стихах Маяковского («Гражданин «народный артист», «Письмо Максиму Горькому etc) имеет именно экзистенциальную природу – это тайный суд над собой; хотя, разумеется, значение этих текстов как актов литературной полемики далеко выходит за лирические рамки.

 

Мы рассмотрим литературную деятельность первоклассных мастеров жанра – Фаддея Булгарина (особенно в современном освещении А.Рейтблата, сочувственном и подчас реабилитирующем), Всеволода Крестовского (особенно на материале романа «Кровавый пуф»), Достоевского в полемике с «Дымом» Тургенева (каковой аспект деятельности писателя явно слишком скромно освещен в отечественной филологии). Предметом особенно пристального внимания станет полемика ЛЕФа с Полонским после «Повести непогашенной луны» Пильняка в «Новом мире» и постыдное участие Маяковского в кампании против Замятина и Пильняка, а также публичные выпады против Булгакова. Мы проанализируем деятельность доносчиков тридцатых годов, благо подшивки тогдашней литературной прессы вполне доступны. Наконец, мы подробно рассмотрим деятельность «русской партии» — С. Павлова, С. Куняева, — по дискредитации западников и «горожан», а также позднее творчество Василия Белова и прежде всего роман «Все впереди». Отдельных лекций будут удостоены коллективные письма «Против чего выступает «Новый мир»?» (1969) и «Письмо писателей России» (1990). Рассмотрим мы и кампанию против Валентина Пикуля 1979 года (с обвинениями в антисемитизме, вполне обоснованными, и очернительстве, вполне ходульными).

Жанр доноса расцветает в репрессивные эпохи, но не увядает и в либеральные, когда политики и деятели искусства особенно интенсивно конкурируют за внимание властей и право сочинять их программу. Россия дает исключительно богатый материал для изучения феномена, но не является эксклюзивным поставщиком доносов: целая культура доносительства давно процветает на Западе, доносительство систематически возводилось в добродетель в США, в нем отметились такие выдающиеся деятели культуры, как Оруэлл и Казан, и пытаться объяснить их поведение примитивной завистью могут только сами завистники. Американское понимание доноса как проявления гражданской активности, низовой энергии масс, заслуживает отдельного исследования, но элементы доносительства в полемике вокруг «культуры отмены», движений BLM и Metoo, будут рассмотрены нами подробно и заинтересованно.

 

Список литературы – образцы печатных и архивных доносов XX – XXI веков – будет предоставляться к каждому занятию, но студентам предоставляется возможность самостоятельного поиска иллюстраций к каждому нашему тезису.

 

Отдельное занятие будет посвящено композиции доноса, а также его лексике, призванной донести (простите за каламбур) авторскую мысль наиболее убедительным для начальства образом. И, разумеется, у нас будет отдельная лексика об анонимности, то есть о богатейшем разнообразии фальшивых подписей или литературных масок вроде «литератор», «доброжелатель» или «П. Хохловский» (как обычно подписывались доносы в «Литературной газете», расположенной в Хохловском переулке).

 

Задание для студентов по итогам курса – составление и обсуждение доносов друг на друга (с подробным психологическим портретированием коллег) и на преподавателя. Победитель получит не только A+, но и возможность опубликоваться в антологии «Донос: поэтика и прагматика», над составлением которой автор работает в настоящее время (свободное от различных форм доносительства).