Естественное воображение искусственного интеллекта

«Швейцария для всех» приглашает прочесть рассказ доктора филологических наук Гасана Гусейнова о выставке Владимира Сорокина «День опричника», который первоначально вышел в интернете на RFI.

Человечеству фатально не везет. Не успел появиться массовый искусственный интеллект, массовый в том смысле, что диалог с ним теперь доступен обладателям врожденного интеллекта естественного (ЕИ), так вот, не успел появиться ИИ, как все сразу заметили, что он был предсказан во всем богатстве своих форм, например, Станиславом Лемом. Предсказан до тошноты точно.

Но этого мало. Заодно оказалось, что другой носитель высокоразвитого ЕИ в 2004 написал и в 2006 опубликовал книгу, которая до тошноты точно описала целое поколение людей, готовых ради химер своего сумеречного сознания или ради денег отказаться от всякого интеллекта — эмоционального и обыкновенного.

Об этой встрече двух литературных миров говорили в пятницу 28 июня 2024 года на открытии выставки в Лондоне, в галерее Shtager&Shch Владимир Сорокин и куратор выставки Марат Гельман.

Не знаю, разрешим ли вопрос в рамках современного авторского права. У традиционного произведения искусства есть автор. Собственно говоря, искусством можно назвать только то, у чего есть хотя бы предполагаемый, хотя бы легендарный творец, который прибавил к сущему в мире новую сущность. Именно так расшифровываются латинские слова «auctor» и «auctrix», по-нашему — автор и авторица, они создают сущность, которой не было до того и которая не исчезает после того, как кто-то скопирует или перепишет эту сущность другими словами.

Автор может умереть, но он не может перестать быть автором своего произведения. И не может перестать кормить продуктом своего творчества желающих.

Даже если произведение украдут, или на полотне или на титульном листе вместо настоящего имени автора напишут «Шолохов», все равно через сто лет найдется Андрей Чернов, который выколотит гвоздями имя «Федор Крюков» на крышке литературного надгробия нобелевского лауреата.

Итак, Владимир Сорокин создал «День опричника» двадцать лет назад, начав писать его вскоре после воцарения Владимира Путина. А вышел роман в издательстве «Захаров» в 2006 году. В 2016 «День опричника» поставил в Ленкоме Марк Захаров. Одну из главных ролей исполнил Дмитрий Певцов. Впоследствии актер станет культур-соратником Путина, или до некоторой степени превратится в своего персонажа. В романе Сорокина выведены под слегка завуалированными именами философы и политтехнологи того времени — Глеб Павловский и Александр Дугин. Кто бы мог подумать, что пройдет всего несколько лет, и один из тогдашних соратников Глеба Павловского, галерист и политтехнолог Марат Гельман, станет и галеристом Владимира Сорокина, организатором встречи писателя с ИИ — только не в словесной, а в изобразительной ипостаси мыслящего робота, не имеющего никаких признаков живого существа, кроме результата работы. ИИ-художник Сорокина отвечает не за слова, а за живопись, за Крамского и Борисова-Мусатова, Репина и Куинджи, Левитана и еще десятков других художников, репродукциями произведений которых надышался ИИ, специально по такому случаю настроенный Маратом Гельманом.

Как там говорят? Могучая сила искусства! Могучая искусственная рука одного артиста бросила в банду опричников, а другого вырвала из этой банды и вернула к естественному току жизни. С 2014 года, после нападения РФ на Украину, Марат Гельман эмигрировал, порвав с путинским режимом. В свое время, еще на родине, в Кишиневе, Гельман начинал свою публичную деятельность с программирования, и вот как оно неожиданно повернулось теперь, тридцать пять лет спустя.

ИИ-живописец Марата Гельмана оказался интересен Сорокину еще и тем, что писатель и сам по первому роду деятельности именно художник. Еще до появления на общественном горизонте ИИ-живописца Сорокин вернулся к графике, в предельно не-, даже анти-литературной форме, преобразовав повествование о новой опричнине России в графические листовки формата А3, эдакие пропускá в фантасмагорический мир путинской России 2028 года.

Итак, ИИ, подготовленный к восприятию текстов Сорокина Маратом Гельманом, получил заказ на изготовление нескольких живописных полотен по мотивам романа.

В своей краткой вступительной речи на выставке Сорокин отослал зрителя к «Солярису» Станислава Лема (1961) и к фильму по роману, который снял Андрей Тарковский (1972). ИИ Марата Гельмана, в диалоге с которым Сорокин создавал свои картины, писатель уподобил гигантскому страшному ребенку и космическому мозгу, который создает по мотивам его книги нечто, что не является ни иллюстрацией к роману, ни собственным художественным высказыванием «машины». Своего авторства Сорокин никому не передоверяет, но в результате ИИ-интервенции материализуется нечто третье. Как бы настоящие картины в как бы настоящих багетах, что подчеркнуто нарочито кривой развеской.

Что это? Кто его настоящий автор? Как зрителям подготовиться к этому зрелищу?

Эти вопросы задавали себе самим и друг другу многие в лондонской галерее Shtager&Shch. И получали ответы. От Сорокина — уже названное объяснение «через Солярис», от Гельмана — через сосредоточенное описание процесса создания в щели мироздания русского художника конца 19-начала 21 века, начитавшегося Владимира Георгиевича Сорокина.

Сам же Сорокин, стоя рядом с изображением, созданным ИИ, объясняет публике, отчего все эти картины никак не могут стать иллюстрациями к книге, но имеют самодовлеющее собственное имя и значение. ИИ-художник невероятно книжный, все его полотна — перенесенная на холст литература, помноженная на живопись прошлого и позапрошлого века и возведенная в степень текущей русской социальностью. В 2006 году никто еще не говорил о чевекашниках, но именно они пришли на смену опричникам. Таков коллективный портрет бани у Бати — с татуированными полным составом Сандуновской Школы, иначе говоря, судя по Дугину и Пригожину, Кадырову и Караганову, настоящей нашенской Платоновской Академии.

ИИ-художник вывалил на писателя лаву своего творчества с громким окриком всех мастеров — конкурентов, но что делает в ответ Сорокин? Он водит за нос ИИ-художника, запуская того в лабиринт собственной литературной жизни.

Как это происходит в деталях? Это мы сегодня знаем, что получилось из путинской России. Это сегодня «День опричника» саморазоблачился как дистопическая трагедия. А тогда, в далеком 2006 году? Вот что писал о романе один из его персонажей — Подъячий Данилков из Словесной Палаты aka литературный критик Лев Данилкин:

«Роман целиком, на все сто процентов, состоит из гэгов — классических сорокинских, проверенных временем, обкатанных во многих текстах гэгов: непременная гомосексуальная сцена, озорное групповое изнасилование, жаркий спор о мнимо общеизвестном, матерная интермедия, отрывок-«очередь», посещение эстрадного концерта, состоящего из феерических номеров, трехстраничная наркотическая галлюцинация, наконец, шутейное членовредительство под переиначенную советскую песню «Давай сверлить друг другу ноги — и в дальний путь, на долгие года». «Опускаем дрели под стол, включаем и стараемся с одного раза попасть в чью-то ногу. Втыкать можно токмо раз».

Так «Опричник» — это лингвистическая фантастика? Едва ли, описывая нового Сорокина, следует заострять внимание на теме «Сорокин и язык»; похоже, сам язык больше не вызывает у Сорокина прилива крови к пещеристым телам. Цель «изящной словесности» теперь — щекотка, комический эффект, а смешит (прояснилась банальная истина) не сам язык, а люди, которые его регулируют; и Сорокин, про которого раньше полагалось сказать, что он «демонстрирует тоталитарную природу языка», теперь, сменив шлем на пенсионерскую панаму, демонстрирует разве что человеческую глупость — да, глупость своих соотечественников, с их потешной склонностью к тоталитарной форме самоорганизации; это люди — источник абсурдного и комического. «День опричника» есть отменная комедия — веселая история с сюжетом, остроумно высмеивающим человеческие слабости наших современников.

А профессию меж тем Владимир Георгиевич поменял».

(Лев Данилкин, 10.09.2006)

Если картина, написанная ИИ-художником, и иллюстрация, то не к роману, а к той статье о не понятом в свое время романе.

Посмотрите на эти просверленные ноги опричников, на эти их кровавые раны, на эту бучу из казненных поросят на их столах. Нет, это не натурализм, это не реализм, это не экспрессионизм и не сюрреализм. Это — бесконечно обидное для автора насмешливой заметки 2006 года прямо-таки мистическое подмигивание ему из будущего. Нет, Владимир Георгиевич Сорокин не «поменял профессию» в 2006 году: из 2028 года, описанного Сорокиным еще в 2006, писатель посылает горячий воздушный привет Подъячему Данилкову из Словесной Палаты.

Владимиру Сорокину пришлось ждать почти двадцать лет, чтобы невидимыми руками ИИ-художника приобнять, так сказать, собрата по перу. Кто-то скажет, что в чевекашно-чекистской опричной России путинского пост-пригожья надо пояснять, собратом по какому именно «перу» является тот или иной литературный перец эпохи, и будет, конечно, прав.

Чтобы рельефнее отделить от себя ИИ-художника, Владимир Сорокин показывает в каждом из двух залов выставки и свою собственную графику доИИшной эпохи. И эти вещи его не столько иллюстрации к роману, сколько портреты ключевых текстов писателя последних лет. Сорокин дает высказаться той когорте российского общества, которая захватила власть в России на рубеже 1999-2000 гг. и которую это общество возлюбило со всей страстью, на какое было способно.

Виноват ли писатель, что его неправильно поняли, плохо прочитали современники? Конечно, виноват. Автор вообще не имеет права жаловаться.

Читателям Михаила Булгакова не нужно напоминать две сакраментальные формулы из договора писателя с театром на постановку пьесы из «Театрального романа» (написан в 1936, опубликован через тридцать лет!):

«Я прочитал Договор, откровенно говорю, что ничего не понял и понять не старался. Мне хотелось сказать: «Играйте мою пьесу, мне же ничего не нужно, кроме того, чтобы мне было предоставлено право приходить сюда ежедневно, в течение двух часов лежать на этом диване, вдыхать медовый запах табака, слушать звон часов и мечтать!» По счастью, я этого не произнёс. Запомнилось, что часто в договоре попадались слова «буде» и «поелику» и что каждый пункт начинался:

«Автор не имеет права».

Автор не имел права передавать свою пьесу в другой театр Москвы.
Автор не имел права передавать свою пьесу в какой-либо театр города Ленинграда.
Автор не имел права передавать свою пьесу ни в какой город РСФСР.
Автор не имел права передавать свою пьесу ни в какой город УССР.
Автор не имел права печатать свою пьесу.
Автор не имел права чего-то требовать от театра, а чего — я забыл (пункт 21-й).

Автор не имел права протестовать против чего-то, чего — тоже не помню. Один, впрочем, пункт нарушал единообразие этого документа — это был пункт 57-й. Он начинался словами: «Автор обязуется». Согласно этому пункту, автор обязывался «безоговорочно и незамедлительно производить в своей пьесе поправки, изменения, добавления или сокращения, буде дирекция, или какие-либо комиссии, или учреждения, или организации, или корпорации, или отдельные лица, облеченные надлежащими на то полномочиями, потребуют таковых, — не требуя за сие никакого вознаграждения, кроме того, каковое указано в пункте 15-м». Обратив свое внимание на этот пункт, я увидел, что в нём после слов «вознаграждение» следовало пустое место».

Наступили новые времена, русский писатель снова не имеет права, и тогда живущий в берлинском добровольном изгнании Владимир Сорокин делится своим авторством с чуждой ему машиной. Так когда-то Гарри Каспаров не побоялся играть с суперкомпьютером Deep Blue. ИИ-художник Гельмана и Сорокина на выставке в Лондоне — собеседник, в котором человеческое — от машины, а искусственное — от отечественной культуры.

Начавшись в 2006 году из разных точек, творческие и политические траектории Владимира Сорокина и Марата Гельмана сошлись в 2024 году в новом сюжете, который, может быть, поддержит тех, кто растерял естественный интеллект и возлагает остаток надежды на искусственный.

Всматриваясь в результат коллаборации Гельмана и Сорокина с ИИ-живописцем, один из посетителей выставки заметил у себя «внутреннее опустошение» и пожаловался на третьего — мнимого — автора за «кражу воображения». Может быть, он прав, и это новое искусство — для людей с отсутствующим воображением? Если задним числом экстраполировать коллаборацию писателя и галериста на политтехнологический отрезок жизненной траектории Марата Гельмана, можно увидеть, что и там технология создания искусственной политической реальности начиналась с отключения в обществе как раз политического воображения. Стоит только обществу вообразить себе «субъекта национального усиления», писал в 2002 году Глеб Павловский, и этот субъект сам вдохнет жизнь в одряхлевшее национальное тело.

Коллективный портрет этого «субъекта национального усиления», написанный неизвестным автором по мотивам романов Владимира Сорокина, доступен теперь желающим в лондонской галерее Shtager&Shch.