Молчание наотмашь. Михаил Шишкин — о будущем русской культуры

Предположим, заговор «Валькирия» 20 июля 1944 года удается. Полковник Штауффенберг взрывает Гитлера. Новое военное правительство останавливает войну. Условием мира союзники называют денацификацию. Денацификацию Германии проводят партия и гестапо.

Депутинизацию будет проводить следующий Путин.

Всю жизнь я чувствовал под ногами твердую почву, и это была русская культура. Сейчас под ногами пустота.

Мадам де Сталь походя заметила: «Le silence russe est tout à fait extraordinaire: ce silence porte uniquement sur ce qui leur inspire un vif intérêt». («Особенно удивительно молчание русских: умалчивают они именно о том, что их живо интересует»).

Осенью 14-го года я прилетел на книжную ярмарку в Красноярск. Огромный праздник литературы. Выглядело все как во Франкфурте. Так и должно быть в 21-м веке: мировая культура располагается в Сибири как дома.

В тот год на моих выступлениях в Европе все вопросы и разговоры были о войне. На книжной ярмарке в России говорили о чем угодно, только не о войне. Всех страшно интересовал новый путеводитель по Древнему Риму. Кажется, я был единственный, кто говорил со сцены о наступившей катастрофе.

Это молчание было унизительно. Унизительно для всех: и писателей, и читателей. Это было последней каплей. Я не хотел больше возвращаться в это унижение.

За годы войны молчание стало оглушительным, после 24 февраля – нестерпимым.

Лавина слов не прекращается: «яблочно-книжные фестивали», презентации новых путеводителей по античному Риму, выпуски толстых литературных журналов, делающих вид, что все ОК, курсы «Теории и практики литературного мастерства», workshop’ы для молодых писателей на актуальные темы: «Как строить сюжет», «Конфликт, герои, стиль». Лавина молчания. Молчание хором. Все это – один большой мастер-класс для русской культуры по молчанию.

Громкое говорение не о том – молчание наотмашь.

Молчание во спасение? Русская литература не спасла от ГУЛАГа, но помогала выжить в стране-ГУЛАГе. И вот снова спешит на помощь.

Цитата из фейсбука одного известного автора, выступающего на встречах с читателями в России:

«Публика на встречах – благодарная, ласковая, внимательная (от слова «внимать»). И вот еще что: год назад любое слово да даже звук о том, что творится вокруг, вызывало бурную благодарность. Спасибо, спасибо, что говоришь! Последнее время всё наоборот: спасибо, что не говоришь! Все уже всё знают. Поняли. И устали. Чем дальше от того, что и так окружает, тем лучше. Отвлечься и выдохнуть, хоть ненадолго».

Молчание как способ выживания, молчание как воздух для дыхания.

Время и исторические обстоятельства меняют вкусовые рецепторы. Когда-то в юности русская классика не давала захлебнуться в совковой лжи. Книги на полках те же, рифмы не распускают объятий, буквы не разбежались, но слова означают что-то совсем другое, имеют другой вкус. Пытаюсь перечитывать любимых поэтов золотого века, а они все нафаршированы патриотической блевотиной.

Мы не можем не нести в себе следы державы, в которой выросли. Мы все, кто родился от Москвы до самых до окраин, родились и выросли в тысячелетней империи, и даже если мы ненавидим ее, мы дышали ее воздухом. И когда мы говорим о русской «имперскости», «колониальности», это звучит комплиментарно для этого бесконечного кровавого болота, ведь ставит нас в один ряд с Британской империей. Нужно осознавать, что страна и в 21-м веке живет по закону Золотой орды: сверху пирамиды хан, внизу – его рабы, без права голоса и собственности. И единственный смысл и идеология этого общественного устройства – сама власть и борьба за власть, а необходимое и достаточное условие существования – насилие.

Этот образ жизни огромной страны нельзя отменить никаким декретом, как нельзя отменить язык.

На протяжении жизни поколений тюремная действительность вырабатывала тюремное поведение. С волками жить – по-волчьи выть. Это выражалось в языке, который призван был обслуживать русскую жизнь, поддерживая ее в состоянии постоянной, бесконечной войны и со всем миром, и с самими собой. Когда все живут по законам лагеря, то задача языка – война каждого с каждым. Если сильный обязательно должен побить слабого, задача языка – сделать это словесно. Унизить, оскорбить, отнять пайку, опустить. Язык как форма неуважения к личности. Язык как средство уничтожения человеческого достоинства. Такого вербального оружия, как мат, нет ни в одной другой «империи». На этом языке, выражающем суть русской жизни, говорит тысячу лет и власть, и население. А язык русской литературы – это иностранная нашлепка на теле языка рабской пирамиды, которая появилась в 18-м веке, когда колонисты с Запада принесли с собой нездешние понятия: Liberté, Égalité, Fraternité.

Давно отмечено, что российская власть подобна царю Мидасу: как античный царь превращал в золото все, к чему прикасался, так все, чего она касается, превращается в дерьмо и кровь. Они протягивают свои пальцы ко всему. Они хотят использовать Толстого, Рахманинова, Бродского. Они устраивают поклонение умершим, зная, что те не могут ответить, и им кажется, что отсвет классиков падает в этом случае и на них, на путинский режим, на их «СВО».

Не сомневаюсь, Толстой послал бы бандитское лжегосударство на … и потребовал, чтобы по всей стране в каждой школе в кабинете литературы висели над классной доской вместо его портрета слова: «Патриотизм – это рабство!» Рахманинов сейчас бы давал благотворительные концерты в пользу раненых украинских детей. Бродский покаялся бы за свою позорную «брехню Тараса» и лекциями собирал по всему миру деньги на ВСУ.

А вот Достоевский, с его православной всечеловечностью, боюсь, был бы ведущим на канале «Царьград».

После 24 февраля на протесты выходили лишь одиночки. Где теперь эти отчаянные прекрасные люди, вышедшие защитить собою достоинство своего народа и своей страны? В тюрьме или бежали. Народ безмолвствовал. Стратегия выживания поколений – молчание. Западные эксперты по России объясняли это страхом.

Потом объявили мобилизацию, и мир недоумевал, видя, как сотни тысяч русских послушно идут на войну убивать украинцев и быть убитыми. Это уже не имеет ничего общего со стратегией выживания. Глубже, страшнее.

Хотят ли русские войны? Спросите у мобиков, которые бунтуют из-за того, что снарядный голод замучил – «нечем хохлов ебашить».

Население России заражено племенным сознанием. Эта детская болезнь человечества лечится просвещением. В современной цивилизации племя сменилось индивидом, в основе общества стоит личность. Я сам несу ответственность за главное решение в жизни, что есть добро, а что – зло. И если моя страна, мой народ творит зло, значит, я буду против моей страны и моего народа.

В племенном сознании отсутствует само понятие личной ответственности за выбор добра и зла. Родина-мать зовет! Сознание племени, окруженного врагами, всегда старался укреплять любой русский режим – от «самодержавия, православия, народности» до «Славы КПСС!» и «Крымнаша».

В отечественной политической жизни есть только два времени года: порядок и смута. Народная мудрость поколений: если порядок, значит, царь настоящий, если смута – нет.

Победителя не выбирают. Сила – единственная русская легитимность. Проиграл чеченскую войну – Борька-алкоголик. Выиграл – царь в Кремле. Присоединил Крым – есть Путин, есть Россия. Не одолел киевских нациков – карлик в бункере за километровым столом.

Россия занимает территорию, на которой историческое время остановилось. Страна никак не может выбраться из прошлого в настоящее – изменение календаря тут не помогло.

Невзятие Киева, отсутствие победы в украинской войне – внятный знак: царь ненастоящий.

Страна замерла, когда танкам Пригожина оставалось до Москвы 400 километров, 300, 200… Вагнеровцев встречали в «освобожденном» Ростове цветами и мороженым. У него было все для того, чтобы объявить себя новым царем: сила, которой никто не пытался даже противостоять. Он был свой плоть от плоти: источал привычный русскому носу запах тюрьмы, из него изливалась родная речь. А главное – он был единственным из путинских «генералов» с пусть и маленькой, но победой в кармане.

Россия готова для нового царя, но новый царь еще не готов для России.

Увы, никто в Москву на «Абрамсе» не приедет.

В историческом смысле Германии повезло, что полковник Штауффенберг не взорвал Гитлера. Денацификацию проводили не гестаповцы, а оккупационные власти.

Натовские комендатуры не будут развешивать по городам российской глубинки плакаты с убитыми украинскими детьми: «Это ваша вина, это вина вашего города», как это делали американцы в послевоенной Германии. На русской карте не найти Нюрнберга. Не будет русского национального покаяния. Постпутины не встанут на колени в Буче, Мариуполе, Праге, Будапеште, Вильнюсе, Тбилиси. Не царское это дело.

Соответственно, не будет и плана Маршалла. Зато будет handshake с первым же кремлевским властителем, который пообещает Западу контроль над ржавым ядерным арсеналом.

После одного предвыборного выступления Навального к нему подошел кто-то и сказал: «Алексей, мне нравится, что вы говорите, и вы сами мне нравитесь. Но сначала станьте президентом, и тогда я за вас проголосую».

Чтобы ввести демократию в России, нужно сперва стать царем. Но стать царем – это значит стать царем. Актер играет роль, но не может ее изменить.

Для культуры на обозримое будущее РФ превратилась в зону радиоактивного заражения.

Ректоры университетов, директора музеев и библиотек, режиссеры театров и кино, открыто выступив с поддержкой «СВО», сделали себя военными преступниками. Но им можно не переживать. Люстрации не будет, а в наказание на Страшном суде они не верят. Разумеется, поддерживая войну, они спасали свои музеи, библиотеки, театры. «Поцелуй злодею ручку да плюнь». Предавая себя, чтобы спасти театр, режиссер не сможет потом делать в театре то, к чему призван. Предательством нельзя спасти ни себя, ни театр.

Культура – это форма существования человеческого достоинства.

Можно отмыться от грязи и пота, но как отмыться от молчания? Где грань между молчанием во спасение и подлостью?

Полураспад стронция длится 28 лет, цезия – 30 лет. Сколько длится полураспад подлости?

Путинская война идет и против Украины, и против России. Культуру уничтожают. Страну уничтожают. Народ безмолвствует и привычно кладет голову на плаху со вздохом, что царю видней. Молчанию можно противопоставить только слово. Свободное слово – это уже акт сопротивления. В России можно или петь патриотические песни, или молчать. Или эмигрировать. Эмиграция – это акт сопротивления.

Но и свободное русское слово, которое противостоит тюремной державе, – дышало ее воздухом. Необходимо выдохнуть из легких воздух, пропитанный испарениями рабских поколений. Нужно освобождаться от последышей империи в себе. Слова – это безотказная система распознавания «свой-чужой». «На Украине», «великая русская литература», «Прибалтика», «Московский улус». Нужно выхаркивать из себя империю, как словесную слизь.

Может ли русская культура существовать вне территории? От эмиграции вековой давности нас отличает возможность пользоваться высокими технологиями. Я всегда думаю, каким потерянным, каким отрезанным от центров русской эмиграции – от Берлина, от Парижа – ощущал себя какой-нибудь литературный кружок в Харбине. А сейчас ты едешь в поезде в Африке и при наличии Wi-Fi находишься в центре русской культуры. Может быть, это шанс появиться «прекрасной России будущего», в которой есть Чехов и Рахманинов, но нет ни Путина, ни Пригожина. Эта страна находится в виртуальном мире. И возможно, что оффлайн она в принципе не может существовать.

Моя Россия – это страна, объявившая независимость от державного сапога.

Для этой страны не нужна легализация, не нужны паспорта. Она легитимна дыханием человека, который живет русской культурой. Столица русской культуры везде – там, где мы, ее носители, потребители, создатели. По всему миру.

Но сколько может жить язык в эмиграции? У нас есть опыт послереволюционного исхода: дети еще говорили по-русски, внуки – нет. У нас есть собственный опыт: дети с нами еще говорят по-русски, но будут ли внуки? Русских не хватает даже на третье поколение.

У русской эмиграции нет основы, которая позволила евреям сохранить себя в течение тысячелетий. У евреев есть язык и Бог. У русских – только язык.

Значит, слависты будут изучать литературу на мертвом языке, как латинисты?

Население нашей исторической родины всегда будет производить родную речь, как кашу из волшебного горшочка, и никто не крикнет ему: «Не вари!» Приток свежей словесной крови из России не прекратится. В советской жиже завелись Бродский, Саша Соколов, Володя Шаров. Как река находит себе русло, так язык всегда найдет себе поэта.

Русская культура – для чего?

Вернуть достоинство русской литературе сможет только текст. Текст-искупление. И он должен быть написан не эмигрантом, а тем, кто сидел в окопе в Украине и задавал себе вопросы: кто я? Что я здесь делаю? Зачем эта война? Почему мы, русские, – фашисты?

Будет ли этот текст написан? Бог весть.