Ров с крокодилами и «СловоНово»

…В начале была Будва. В этом городе на живописном побережье Черногории в сентябре 2018 года прошел первый Форум свободной культуры в Европе под названием «СловоНово». Идея Форума принадлежит галеристу Марату Гельману*, на площадке Форума собираются художники, музыканты, писатели, актеры, издатели и все, кому важно говорить о культуре на русском языке. С тех пор «СловоНово» в Черногории стало ежегодным событием, которое всегда проходит в начале осени.

На сайте Форума вы можете встретить такую фразу: «среди участников «СловоНово» прежних лет были не живущие в России известные писатели и поэты, художники и музыканты, политики и бизнесмены, режиссеры». Начиная с 2022 года сюда действительно приезжают те, кто в Россию приехать уже не может. И чтобы представить всех участников, понадобится какая-то новая форма коллективной маркировки «иноагентов» — в этом сентябре тут была настоящая сборная России.

Марат Гельман так объясняет миссию «СловоНово»: объединение и поддержка русскоязычных творческих людей, разделяющих общегуманитарные ценности, творящих в пространстве неподцензурной культуры.

Слово «неподцензурной» тут имеет особое значение.

На «СловоНово» принято говорить открыто, не ставя значков, звездочек, лишних скобок, не стесняясь называть вещи своими именами. Конечно, у этой свободы есть и своя цена — после окончания Форума все гости и участники разъезжались по своим новым домам, улетая в Прагу и Вену, Ригу и Тель-Авив, Париж и Лондон.

Описывать события Форума в хронологическом порядке или в жанре репортажа бессмысленно: «СловоНово» — это сплошная ткань встреч, бесед, спектаклей, чтения книг, дискуссий и концертов. Наконец, у Форума есть свой сайт, который может дать объемное, в том числе и визуальное представление о том, что такое Слово сегодня, и почему оно Ново.

Мне показалось крайне важным отразить основную тематическую повестку «СловоНово» в семи вопросах, заданных семерым участникам Форума.

Марат Гельман. Фото: Алексей Леняшин

Марат Гельман, галерист

— Что вы тут делаете?

— Наша цель — развитие русскоязычной культуры как части мировой, исследование культурных процессов внутри русскоязычного пространства и, конечно, всесторонняя поддержка молодых талантливых участников русскоязычного культурного процесса.

Между нами и Россией не может быть рва с крокодилами. Нельзя смотреть на Россию как на многоголового (…) [скажем так, монстра. — Ред.]. Мы не можем повлиять на идущие сегодня процессы, но мы должны влиять на завтра. Мы хотим дать нашей аудитории, которая разбросана по всему миру, возможность услышать свободный голос на русском языке. Мы делаем то, что в Россию обязательно вернется, потому что «русский культурный проект» — он над границами. Один в поле воин — пусть так звучит наш девиз.

Виталий Манский. Фото: Алексей Леняшин

Виталий Манский, режиссер

— Кто такая Родина?

— Родина для меня — это культура, для меня это не новый разговор, потому что я вообще всегда ощущал себя человеком мультикультурным. Культура — это пространство, не привязанное к государственности, территории, нации. Это многополярный мир, где мы живем. Я именно в мультикультурном пространстве ощущаю и свое место, и время, и свое предназначение. Я так был воспитан. Я вырос во Львове, который вобрал в себя и имперские, и советские элементы мышления, это был разный и сложный мир. Поэтому я не могу сегодня винить культуру в том, что она с чем-то не справилась, допустила то, что случилось. Я знаю, что Владимир Пастухов* пишет сегодня о «дефолте русской культуры», которая не смогла остановить разрушения. Я не могу с ним в этом согласиться, потому что останавливать что-то — не миссия культуры вообще. Для меня лично нет российской культуры как самостоятельного пласта, это часть общемировой матрицы. Лев Толстой написал «Войну и мир», а Эрих Мария Ремарк написал «На Западном фронте без перемен». Оба романа — часть мировой культуры. Мы же не будем говорить, что Толстой или Ремарк с чем-то не справились. Более того, я и сейчас считаю, что Россия не ушла из мировой культуры, и мир не ушел из России, потому что это не отдельно стоящая огороженная крепость, которая может по национальном признаку уйти куда-то или кого-то не пустить куда-то. Сегодня пишущие на русском языке наши прекрасные писатели где? Владимир Сорокин живет в Германии, Михаил Шишкин — в Швейцарии, Виктор Пелевин — вообще вне географии. Язык — код и шифр нашего общения, но языку не надо придавать значение культуры. Таким образом, русская культура — часть общемировой. Она и есть Родина.

Александр Гаврилов. Фото: Алексей Леняшин

Александр Гаврилов, издатель

— А что случилось?

— А что случилось? — это ключевой вопрос нашего мира уже два с половиной года, ищущий ответа, а не иронии, конечно. Но такова константа русской культуры: мы старательно обходим молчанием самые важные вещи, которые нужно проговаривать и публично обсуждать, а не прятаться от ответа. Но заметьте: если где-то возникает пузырь молчания, непроговоренности, значит — это самое важное и есть. Чтобы не дотрагиваться до главного, у нас есть специальные техники умолчания. Сейчас все готовы говорить об опыте первой эмиграции, о Бродском и Солженицыне, а нынешняя ситуация на все предыдущие не похожа, есть сходства, но есть и отличия. К сожалению, пока этот опыт не собран и не проговорен. Любое художественное и мыслительное приближение анализа к современности воспринимается как чудовищная бестактность и жестокость, это у нас такая привычка. Ответ общества на текущую ситуацию, который сформулирован в виде ироничного вопроса «А что случилось?», это не ответ, а попытка убежать от него.

Попытки деления на уехавших из России и оставшихся в России — ошибочно и преступно. Пропаганда пытается расколоть нас всех на фрагменты, на баррикады, на фронты. Но мы — единое целое, потому что беда у нас общая.

Увы, часто мы становимся в критические моменты истории преступными индивидуалистами: мы сначала разделяемся, чтобы потом сделать что-то вместе. Мы вместе можем быть либо на кухне, либо перед лицом смерти. А надо это делать всегда.

Мы сегодня занимаемся, как принято говорить, «тамиздатом» — издаем книги на русском языке за рубежом. И в рамках «тамиздата» объединились все, кто не хочет проиграть пропаганде и отдать свою душу тьме. У каждого из нас случился открытый перелом биографии. У всех сразу — и у тех, кто остался, и у тех, кто уехал. Перелом общий — это диагноз. Беда позволяет нам ощутить общее пространство. Искусство и литература, в частности, вбирает в себя трагические удары истории и судьбы. И русская культура сегодня именно этим и занимается, она себя не скомпрометировала, она живет. Когда выходят книги с запечатанными черным шрифтом запрещенными в России словами — это высказывание и история. Страницы многих книг сегодня словно прострелены. Это и есть наша история, нам с ней жить и работать.

Книги на Форуме «СловоНово». Фото: Алексей Леняшин

Олег Радзинский. Фото: Алексей Леняшин

Олег Радзинский, инвестор, бизнесмен, писатель

— Что делать?

— Власти России говорят, что после эмиграции несогласных в стране «очистился воздух». Они говорят, что «закрыли окно в Европу», потому что сквозняк. И остались те, кто надо. Кому надо? Власти? Да, для них это новая норма, новая реальность. Но новая реальность возникла и для тех, кто уехал и продолжает жить Россией даже вне России. Я за последнее время стремительно открыл для себя новые вещи и категории, которые, как мне кажется, я раньше не понимал или недооценивал. Прежде всего, я вижу сегодня колоссальную способность российского гражданского общества к самоорганизации, причем самоорганизовались все — и уехавшие, и оставшиеся, вместе. К сожалению, на Западе дискриминируют российскую диаспору за рубежом, и это большая ошибка. А ведь люди, покинувшие Россию, начали помогать детям, которые вынуждены были бежать с Украины. Это ведь тоже граждане России делают, просто находясь за ее пределами.

А что нам делать и что делать тем, кто остался? Об этом мой новый роман «Покаянные дни» — это книга о российской интеллигенции. Вы помните термин «внутренняя эмиграция»? Это кухни. На них мы говорим о книгах, которые мы любим. Мы создаем свой мир. Да, это наша Россия, и она обязательно будет востребована. Аквариум страны пошел трещинами, военные события разбили интеллигенцию как аквариум. Нет больше возможности жить в России, находясь внутри внешне и внутренне комфортного социума. Танки сошли с экрана и въехали в нашу жизнь и в наши квартиры. В России живет множество прекрасных людей, которые не уехали. Мой близкий друг там занимался итальянской мемуаристикой, а его сын не занимается филологией, он в другом мире живет. И вот все задумались сейчас: а что дальше?

Аквариум идет трещинами, позже он обязательно разобьется, это будет трагическое событие, но оно откроет окно возможностей для перемен, которые наступят.

Александра Архипова. Фото: Алексей Леняшин

Александра Архипова*, фольклорист, антрополог

— Куда мы идем?

— Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить, какой была норма общественной жизни 3-4 года тому назад. Большинство образованных людей в крупных городах строили свою жизнь в соответствии с ценностями европейского государства. Они хотели путешествовать, изучать мир, учиться и учить детей, отдыхать с семьей, жить в единой системе международных финансовых инструментов. По всем социологическим опросам, большинство россиянин разделяли все общеевропейские ценности, при этом политические экзерсисы воспринимались ими как отдельно существующий мир. Многие иногда удивлялись, иногда смеялись, но практически никто не собирался вкладываться всей душой в вектор милитаристской и консервативной политики, которая жила словно отдельно, где-то на экранах ТВ.

Разговоры о необходимости восстановления неких «традиционных ценностей» сначала казались просто причудой власти. Общество жило в состоянии некоего отчуждения, уже было ощущение грозы, были слышны гром и видны молнии, но всем казалось — вдруг мимо пройдет? А все потому, что нормой в обществе считалось невключение в политическую, общественную и гражданскую активность, которая воспринималась большинством как маргинальная деятельность.

Но давайте вспомним: социальные проекты, экология, градозащита в середине нулевых были популярны в регионах. Например, я помню, как в Челябинске люди были возмущены выбросами с предприятий, плохой экологией. В Шиесе были митинги против мусорных свалок. Во многих городах людей объединила зоозащита, но даже тогда эта общественная активность большинством воспринималась как маргинальный активизм.

Норма, навязываемая государством, заключалась в том, чтобы гражданином не быть. Можно было оставаться человеком, но гражданином — уже не стоит.

Постепенно в прошлое ушли такие нормы цивилизованного гражданского общества, как голосование и выборы в целом, все превратилось в фикцию. Горизонтальные связи между людьми в итоге пропали. Взамен государство давало комфорт. Конечно, я знаю, что жизнь в Москве и Санкт-Петербурге в бытовом смысле стала лучше и комфортнее, даже роскошнее. Кафе, рестораны, гамаки, парки. Париж так сегодня не живет, он не может себе позволить такой уровень бытовой роскоши и комфорта, как Москва. Но для москвичей и жителей крупных городов это была сделка: комфорт взамен на гражданские права. В феврале 2022-го ситуация изменилась — власть решила нарушить пакт, погрузив людей в идеологическую матрицу и военное положение всей страны.

Никто не мог понять, а что случилось с самой властью, зачем им это? Есть такое мировоззренческое течение, даже система ценностей — милленаризм. В голове Владимира Путина сегодня живут мессианские идеи, это и есть милленаризм. Суть этих убеждений такова: мир гибнет, скоро наступит вселенская катастрофа. И губит его «коллективный Запад» своими биотехнологиями, экспериментами в области биоинженерии, новыми технологиями в космической сфере, в науке. А он — Путин -противопоставляет всему этому природу как основу жизни. Ему важно сохранить какое-то комфортное место. Для него это место — идеальная Россия прошлого.

Основная аудитория этого милленаристского проекта — самое молодое поколение, маленькие дети. Все усилия власти брошены именно на формирование мировоззрения новых поколений. Взрослые в больших и богатых городах могут и дальше в гамаке качаться, а вот дети, которым сейчас условно пять лет, лет через пятнадцать должны себя уже по-другому вести. Поэтому основное идеологическое давление сейчас идет на образовательные институции, младшая школа — главный инструмент власти. Там проходят «разговоры о важном», лекции детям читают «ветераны СВО», шьют маскировочные сети, пишут письма на фронт.

Петр Щедровицкий. Фото: Алексей Леняшин

Петр Щедровицкий, философ, методолог

— Когда все это закончится?

— Великий социолог, культуролог и педагог Питирим Сорокин писал, что если одно и то же событие в обществе воспринимается по-разному, то есть один и тот же человек воспринимается одной частью аудитории внутри страны как герой, а другая часть аудитория внутри той же страны считает его преступником, значит, в обществе уже идет гражданская война. Философ и историк Михаил Гефтер неоднократно говорил и писал о том, что гражданская война в России идет начиная с 1917 года и до сих пор не закончилась. Сейчас она просто переживает новый виток, и в ее топке сжигаются самые радикальные и активные группы ее участников. Так называемые либералы — сторонники реформ и западного пути развития — покинули страну, были выдавлены и уничтожены. Самые радикальные националистические «патриоты» погибнут на фронтах. Мы видим, что проект подошел к критической точке своего развития, потому что не справился — не было создано ничего. Элиты не справились с вызовом. Режим просто ищет рецепт продления своей жизни в режиме «Россия — это остров», ей нужно закрыться. Но гражданское противостояние внутри страны не закончится, все это надолго.

Но все это уже было. Мне лично Михаил Горбачев говорил, что если бы он не ушел в отставку, в СССР началась бы гражданская война. Противоречия достигли пика, проект умирал. Хотя еще в 70-х годах было ясно, что советская модель не может обеспечить соцлагерю место в новой системе международного труда. В итоге проект рухнул. Но в любом случае всё, что будет происходить в России, зависит сегодня не только от самой России, но и от внешней ситуации.

Виктор Шендерович. Фото: Алексей Леняшин

Виктор Шендерович, писатель

— Какой счет?

— Мы проиграли. Наша эпоха перемен, Михаил Горбачев и перестройка, Андрей Сахаров и «шестидесятники» — мы все проиграли, я об этом говорю уже достаточно давно. Хотя у нас было больше возможностей, чем у тех же «шестидесятников», у нас была возможность победить. Но при этом у меня в России есть хорошая подруга — знакомая учительница, которая мне уверенно говорит: мои 15 детей не будут поддерживать режим. Это очень важное дело, и она делает его в России.

История не разбирает биографий, она бьет по площадям. И тогда уже гибнет младенец, который не успел даже понять, что он немец. А просто потому, что тогда он был внутри этой общности, потому что таков исторический счет.

Мы констатируем, что проиграла Германия, но проиграла и Россия, которая приняла сталинские правила игры. Во времена «империи зла», как называл СССР Рональд Рейган, погибли миллионы афганцев, были убиты более 3000 человек в Будапеште в 1956-м, были жертвы среди мирного населения в Праге в 1968-м. Но внутри СССР в разные годы работали и творили Анна Ахматова, Дмитрий Шостакович, Булат Окуджава, Михаил Жванецкий. Значит ли наша трагичная история, что жизнь Булата Окуджавы была напрасна? Нет, конечно. Но у истории свой счет.

Но есть и другой счет — общечеловеческий, гуманитарный. Это другая крупность измерения. Этика Окуджавы не определяла этику развития советского государства, центр тяжести находился совсем в другом районе. Но миллионы людей слушали его песни, эти же люди и многие другие слушали Владимира Высоцкого, читали Юрия Трифонова, а сейчас читают Дмитрия Муратова* и «Новую газету», слушают Юрия Шевчука. Весь этот громадный труд не напрасен. Идет накопление новых сил, у которых впереди — исторический шанс. Когда он наступит, мы сейчас не знаем. Но нарыв лопнет — и откроется окно возможностей, в которое ворвется новая этика, родится новая Россия.

Когда это окно откроется, вокруг сегодняшних моральных ориентиров окажется много людей, имена которых мы пока не знаем, но там обязательно будут и те 15 человек, которых сегодня воспитывает и учит моя знакомая учительница, о которой я говорил.